Бридж. Песня Стикса. Толстый король

Бридж. Песня Стикса. Толстый король

(рассказы)

Бридж

 

Я захожу в комнату и вижу четырех чертей. Они сидят за столом и играют в карты. Больше здесь ничего нет. Даже стен. Пытаюсь понять, с чего я вообще решил, что это комната. Наверное, все дело в той двери, в которую я вошел. Оборачиваюсь и вижу, что дверь на месте.

Можно выйти? — спрашиваю я.

Но черти так увлечены игрой, что не отвечают. Подхожу ближе и понимаю, что это бридж.

Можно с вами?

Тишина.

Я откашливаюсь и повторяю вопрос.

Один из чертей поворачивается в мою сторону и достает сигарету.

Играть умеешь? — спрашивает черт и щелкает пальцами. На кончиках его черных когтей вспыхивает огонь.

Конечно, умею, — отвечаю я и замечаю за столом свободное место.

Я сяду?

Черт молча кивает, протягивает мне сигарету. Густой дым заполняет дыхательные пути и рассеивается по легким. Мне кажется, что только сейчас я снова начинаю дышать.

Черт мешает карты и раздает каждому по пять штук. Кладет колоду по центру и одну карту выкладывает лицом вверх. Пятерка треф.

Может, немного музыки? — спрашиваю я.

Но черт, сидящий напротив, качает головой:

Здесь так не принято.

Он берет одну карту из колоды и другую сбрасывает. Дама червей. Я смотрю на изображенную на карте женщину и понимаю, что уже видел ее.

Черти растворяются, и передо мной оказывается та самая женщина. Она смотрит на меня большими черными глазами и ничего не говорит.

Любите магию?

Незаметно для собеседницы я достаю из внутреннего кармана колоду карт, а в следующее мгновение ловко перебрасываю их из одной руки в другую. Со стороны выглядит так, словно карты возникают из воздуха и летят мне в ладонь.

Назовите любые две, — предлагаю я.

Пока женщина думает, я подзываю официанта.

Девятка червей и бубновый туз, — говорит женщина после того, как делаю свой заказ.

Я кладу на ее ладонь карту рубашкой вверх и прошу разорвать пополам.

Не смотрите на карту и уберите ее в кошелек, — говорю я.

Черноглазая женщина делает это и улыбается.

А сейчас самое сложное!

Беру женщину за руки и несколько секунд удерживаю их над кошельком. Щелкаю пальцами и предлагаю посмотреть внутрь. Женщина извлекает разорванную карту и кладет на стол. Одна ее половина принадлежит тузу, вторая девятке.

Пока женщина восхищается моим талантом, я аккуратно прячу в карман содержимое ее кошелька.

Наваждение исчезает, и я вновь с чертями.

Твой ход, — сообщает один из них.

Еще мгновение я смотрю на червовую даму и мысленно прошу у нее прощения. Затем беру из колоды верхнюю карту. Игра не идет, но это не страшно. Делаю вид, что поправляю пиджак, после чего рука становится куда лучше.

Первая комбинация!

На столе оказываются четыре туза.

Проходит еще один круг, и кроме тузов на столе ничего не появляется. Беру карту, и меня охватывает приступ кашля. Когда справляюсь с ним, выкладываю еще одну комбинацию и заканчиваю игру.

Черти злятся и требуют реванша. Я соглашаюсь, но потом добавляю:

В бридж принято играть на деньги.

У нас нет денег, — говорит черт.

Ну, что-то же у вас есть?

Черт не отвечает и пристально всматривается в меня.

Ну, так как? — спрашиваю я.

А ты сам что поставишь?

Себя!

Но ты и так здесь, — смеется черт. Остальные черти тоже начинают хохотать.

Да, но я ведь могу уйти.

Я указываю чертям на дверь.

Далеко не уйдешь.

Но и с вами не останусь. А если выиграете — забирайте дверь.

Черт оголяет длинные острые зубы и смотрит на меня сквозь хищный оскал.

Дверь — это серьезная ставка, — говорит он.

Догадываюсь… Но и ваша ставка должна быть не меньше.

Я называю им свои условия, и черти начинают негодовать. Когда, наконец, все успокаиваются, я спрашиваю, согласны ли они.

Ладно, — кивает мне черт и раздает карты.

В руке опять оказывается червовая дама.

«Зачем вы преследуете меня? Я же попросил прощения…», — мысленно обращаюсь я к ней.

Я не преследую тебя, — отвечает карта, — я здесь, так же, как и ты.

Женщина смотрит на меня, и я вижу в ее черных глазах печаль.

Тем временем один из чертей завершает ход, сбрасывая червового валета. Я всматриваюсь и понимаю, что у него в руках скрипка.

Комната опять растворяется, и я оказываюсь в большом зале. Медленно иду мимо столов и всматриваюсь в лица присутствующих. Играет оркестр, и мой взгляд задерживается на скрипаче. Молодой музыкант — один в один как валет на карте.

Я сажусь рядом с черноглазой женщиной. Она с удивлением смотрит на меня, но ничего не говорит. Я тоже молчу и достаю сигарету.

На этом корабле вроде нельзя курить, — произносит она. Я улыбаюсь и щелкаю зажигалкой.

Любите магию?

Твой ход, — говорит черт, и я опять оказываюсь за столом.

Пока я пребывал в прошлом, появилось несколько комбинаций. Черти смотрят на меня и кровожадно ухмыляются.

Перевожу взгляд на карты в руке. Дама все еще печальна, и на ее щеках я замечаю слезы.

Это все из-за тех денег? — шепчу я, но дама качает головой.

Ты будешь ходить? — спрашивает черт и косится на дверь.

Я закрываю глаза и беру из колоды карту. Пока везет. Выкладываю комбинацию, и в руках остается только одна девятка. Черти с подозрением смотрят на меня, но продолжают игру.

Пока они ходят, возвращаюсь мыслями на корабль.

Я все еще сижу за столом с червовой дамой. Подходит официант и ставит передо мной стопку с ярко-зеленой жидкостью.

Ваш абсент, сэр.

Сможете поджечь? — спрашиваю я.

Простите, но здесь нельзя. Только на баре, — разводит руками официант.

Тогда я вынужден вас покинуть, — обращаюсь я к даме.

Черноглазая женщина благодарит меня за приятно проведенное время. Но когда я поднимаюсь из-за стола, что-то случается. Я падаю на пол и вижу, как столы срываются со своих мест. Свет пропадает, и музыка оркестра рассеивается в темноте. Я слышу крики и кричу вместе с остальными. Пытаюсь встать, но каждый раз снова падаю, и кто-то падает на меня. Зал заполняется водой. Я слышу крики о помощи даже в тот момент, когда вода проникает в легкие.

Тем временем ход снова переходит ко мне, и я беру карту. Сейчас даже не нужно жульничать. Осталось доложить червовую десятку к комбинации и сбросить девятку. Прежде, чем завершить игру, я смотрю на даму, а затем перевожу взгляд на чертей.

Давайте изменим ставки.

Черт ухмыляется и качает головой.

Уже поздно что-либо менять.

Дверь остается, — говорю я. — Просто добавьте к моей душе и ее душу тоже.

Я показываю на червовую даму.

Нет, — отвечает черт. — Душу мы ставили только одну.

Черноглазая женщина, запертая в карте, опускает глаза, и я тяжело вздыхаю:

Тогда пусть это будет ее душа…

Заканчиваю игру и ловлю на себе взгляд дамы.

Я возвращаю вам долг…

 

 

Песня Стикса

 

Посмотри на меня, лодочник. Уверен, ты прекрасно знаешь, что мне сейчас нужно. Все верно. Убраться отсюда прочь! Каким бы сильным ни было течение — это не важно. Шторм даже на руку нам — быстрее доберемся. Слышишь меня, лодочник? В путь!

С неба падал красный снег. Таким он становился на закате. И вслед за ним вода тоже приобретала бордовые оттенки. Волны подхватили нас…

Свежий воздух заполнил легкие, и я поднял голову к небу. Оттуда бил свет, но за ним ничего не было. Я хотел бы знать больше. Но не знал. Так же, как хотел бы увидеть звезды, но не видел их.

Скрип весел и шум ветра.

Посмотри на это, лодочник! Что стало с нами? Что стало с миром? Большая черепаха держала на спине трех слонов, а они, в свою очередь, Землю. И, судя по всему, им страшно это надоело.

Я услышал гром, а затем меня ослепила яркая вспышка. Ветер стал завывать сильнее. Лодку раскачивало на волнах, но я чувствовал себя на вершине мира. Мне казалось, будто я поднялся в облака, хотя мы шли вниз по течению. Теперь уже не имеет значения, что было раньше. Можно вспоминать смех и слезы, хорошее и плохое. Но река течет дальше. Все ниже и все жарче.

Лодочник! Ты же точно знаешь дорогу?

Я не слышал пения птиц. Но я и не вслушивался в это пение. Они молчали только для меня. Теперь же я слышу скрип весел. И это — музыка лишь для моих ушей. Поиск предназначения завершился исполнением предназначения.

Я вижу образы. В них все, что совершено при жизни. Они сменяют друг друга, и как слайды бегут один за другим, растворяясь в неизвестности; они исчезают так же легко, как и возникают.

У нее были густые ресницы, очень красивые глаза и платиновые волосы. Наверное, и душа ее была светлой. К сожалению, о моей душе нельзя сказать того же.

Лодочник, только не упрекай меня…

Все, что нужно было сказать, не сказано, а то, о чем необходимо было молчать, провозглашено. Теряются слова и смыслы. Остаются только красные строки, абзацы и знаки препинания. Заглавная буква и следующая за ней точка. Экспозиция, завязка, кульминация и конец — в объеме меньшем, чем один пробел. Одна жизнь среди тысяч таких жизней, когда индивидуальное становится общим, однообразным, абсолютно неинтересным и банальным. Вероятно, что-то следовало изменить или не делать вовсе. Но теперь уже точно слишком поздно.

Я не верил в Стикс, но оказалось, что моя вера не имеет значения. Я хотел бы оказаться в другом месте, но меня об этом никто и не спрашивал.

Лодочник! Хотя нет, не важно…

Я оглянулся, но в этом не оказалось смысла. Лишь пропущенные звонки и оставленные без ответа сообщения. Дела, которые позволяют ощутить себя более или менее нужным, или как минимум не особо бесполезным. Электронный свет. Недокуренные сигареты. И… что-то совсем простое, но при этом невообразимо сложное. Такое светлое и очень страшное…

Просто кто-то в конце концов оказывается в этой лодке, а река мертвых течет только в одном направлении, как, в принципе, и все другие реки.

Греби быстрее, лодочник, греби!

И думаешь лишь об одном: чего все-таки стоит тишина перед неизведанным, пара минут спокойствия на смертном одре, глоток Nicotiana tabacum перед казнью… Или шум ветра и скрип весел, которые сопровождают тебя в последний путь.

Огромные хлопья снега осторожно опускались на одежду, на волосы и на лицо лодочника, но он делал вид, что не замечал их и греб дальше, как ни в чем не бывало. Он молчал. За него говорил Стикс.

Посмотри на меня, перевозчик душ! Ты же знаешь, куда мы идем! Да, мой дорогой Харон, — в Аид…

Кажется, я знаю, чего стоит этот путь. Он стоит того, чтобы жить и однажды влюбиться; стоит первого поцелуя и запаха ее тела; взлета и падения, шума дождя и огромных хлопьев снега, рассвета и заката…

Наверное, скрип весел — не такая уж и высокая цена за это.

 

 

Толстый король

 

Реки обернутся морями, а моря станут океанами. Так глобально по сравнению с человеческой жизнью и так ничтожно по сравнению с вечностью. Наша жизнь — секунда. Наш век не вечен. Он, как и мы, имеет начало и конец. Человеческий взгляд слишком ограничен и не способен вместить в себя все единство вселенной. Будучи песчинкой в пустыне, нельзя сказать наверняка, что есть основная цель, что должно ею быть. Маленькую крупицу песка может поднять ветер и унести так далеко, что сравниться с этим может лишь время ее существования — отрезок от начала до конца. Каждого может подхватить такой ветер. У каждого он свой. Только один конец отрезка — рождение, второй — смерть. Нас может кружить в неистовом потоке: возможно, это будут чувства, возможно — вера. Но существует большая вероятность, что останешься на месте. Быть нетронутым жизнью — подобно смерти. Страшнее лишь осознанное желание этого.

У каждого из нас есть страхи. Можно скрывать их или говорить об этом, но в любом случае страх всегда препятствует движению. Он слишком много весит, чтобы быть подхваченным ветром. Принимая груз страхов, песчинка становится камнем. Ее начало и конец остаются неизменными, но сам отрезок того незначительного времени, что ей дан, окажется пустым.

Представьте, что в конце отрезка сидит очень толстый король: насупившийся, фыркающий от возмущения. В одной руке он держит скипетр с жирными пятнами от пальцев, во второй — куриную ногу; и вот вы оказываетесь в конечной точке своего отрезка, и король с прищуром вглядывается в вас. В это время вы разглядываете его свисающий двойной подбородок, покрытый испариной и нервно дергающийся. Вы наблюдаете, как сильно король сжимает куриную ногу, из-за чего капли жира падают на его до блеска начищенные ботинки.

Король смотрит на вас, а потом низким скрипучим голосом спрашивает:

А что ты, собственно, можешь мне рассказать?

Вы же молчите. «Какого черта, — думаете вы, — этому жирному уроду от меня надо?!» Но король не унимается. Он, фыркая, медленно встает со своего трона и, переваливаясь с ноги на ногу, подходит так близко, что в нос ударяет запах пота.

Так что ты можешь мне рассказать? — вновь спрашивает король. — Ты когда-нибудь чувствовал порывы ветра?

Это риторический вопрос. И тебе становится ясно, к чему он клонит.

А ты когда-нибудь летал в этих порывах? — продолжает король.

Зачем спрашивать, если ответ очевиден…

Вы прожили долгую жизнь. Наверное, даже совершали что-нибудь хорошее. Но достаточно ли вы сделали, или было много того, что делать не стали? И что теперь? На последней ступеньке вашего пути вы говорите со старым и толстым королем, и даже перед ним вам стыдно.

Без попутного ветра дойти до цели сложно, но возможно. Пусть он будет дуть в другую сторону, но если есть движение, то всегда будет шанс; в конечном счете вы окажетесь рядом с этим королем и посмеетесь ему в лицо, расскажете ему о полете, о котором ему и не мечтать.

А если жить без ветра, уповая на судьбу или случай, то останетесь на месте. Тело покроется корой и мхом, а сердце — паутиной. И последнее, что вы сделаете — станете очередным королем, старым и толстым. Каждую секунду, когда вы чего-то ждете, трон, что ожидает вас, становится все более реальным.