Бридж. Песня Стикса. Толстый король
Бридж. Песня Стикса. Толстый король
Бридж
Я захожу в комнату и вижу четырех чертей. Они сидят за столом и играют в карты. Больше здесь ничего нет. Даже стен. Пытаюсь понять, с чего я вообще решил, что это комната. Наверное, все дело в той двери, в которую я вошел. Оборачиваюсь и вижу, что дверь на месте.
— Можно выйти? — спрашиваю я.
Но черти так увлечены игрой, что не отвечают. Подхожу ближе и понимаю, что это бридж.
— Можно с вами?
Тишина.
Я откашливаюсь и повторяю вопрос.
Один из чертей поворачивается в мою сторону и достает сигарету.
— Играть умеешь? — спрашивает черт и щелкает пальцами. На кончиках его черных когтей вспыхивает огонь.
— Конечно, умею, — отвечаю я и замечаю за столом свободное место.
— Я сяду?
Черт молча кивает, протягивает мне сигарету. Густой дым заполняет дыхательные пути и рассеивается по легким. Мне кажется, что только сейчас я снова начинаю дышать.
Черт мешает карты и раздает каждому по пять штук. Кладет колоду по центру и одну карту выкладывает лицом вверх. Пятерка треф.
— Может, немного музыки? — спрашиваю я.
Но черт, сидящий напротив, качает головой:
— Здесь так не принято.
Он берет одну карту из колоды и другую сбрасывает. Дама червей. Я смотрю на изображенную на карте женщину и понимаю, что уже видел ее.
Черти растворяются, и передо мной оказывается та самая женщина. Она смотрит на меня большими черными глазами и ничего не говорит.
— Любите магию?
Незаметно для собеседницы я достаю из внутреннего кармана колоду карт, а в следующее мгновение ловко перебрасываю их из одной руки в другую. Со стороны выглядит так, словно карты возникают из воздуха и летят мне в ладонь.
— Назовите любые две, — предлагаю я.
Пока женщина думает, я подзываю официанта.
— Девятка червей и бубновый туз, — говорит женщина после того, как делаю свой заказ.
Я кладу на ее ладонь карту рубашкой вверх и прошу разорвать пополам.
— Не смотрите на карту и уберите ее в кошелек, — говорю я.
Черноглазая женщина делает это и улыбается.
— А сейчас самое сложное!
Беру женщину за руки и несколько секунд удерживаю их над кошельком. Щелкаю пальцами и предлагаю посмотреть внутрь. Женщина извлекает разорванную карту и кладет на стол. Одна ее половина принадлежит тузу, вторая девятке.
Пока женщина восхищается моим талантом, я аккуратно прячу в карман содержимое ее кошелька.
Наваждение исчезает, и я вновь с чертями.
— Твой ход, — сообщает один из них.
Еще мгновение я смотрю на червовую даму и мысленно прошу у нее прощения. Затем беру из колоды верхнюю карту. Игра не идет, но это не страшно. Делаю вид, что поправляю пиджак, после чего рука становится куда лучше.
— Первая комбинация!
На столе оказываются четыре туза.
Проходит еще один круг, и кроме тузов на столе ничего не появляется. Беру карту, и меня охватывает приступ кашля. Когда справляюсь с ним, выкладываю еще одну комбинацию и заканчиваю игру.
Черти злятся и требуют реванша. Я соглашаюсь, но потом добавляю:
— В бридж принято играть на деньги.
— У нас нет денег, — говорит черт.
— Ну, что-то же у вас есть?
Черт не отвечает и пристально всматривается в меня.
— Ну, так как? — спрашиваю я.
— А ты сам что поставишь?
— Себя!
— Но ты и так здесь, — смеется черт. Остальные черти тоже начинают хохотать.
— Да, но я ведь могу уйти.
Я указываю чертям на дверь.
— Далеко не уйдешь.
— Но и с вами не останусь. А если выиграете — забирайте дверь.
Черт оголяет длинные острые зубы и смотрит на меня сквозь хищный оскал.
— Дверь — это серьезная ставка, — говорит он.
— Догадываюсь… Но и ваша ставка должна быть не меньше.
Я называю им свои условия, и черти начинают негодовать. Когда, наконец, все успокаиваются, я спрашиваю, согласны ли они.
— Ладно, — кивает мне черт и раздает карты.
В руке опять оказывается червовая дама.
«Зачем вы преследуете меня? Я же попросил прощения…», — мысленно обращаюсь я к ней.
— Я не преследую тебя, — отвечает карта, — я здесь, так же, как и ты.
Женщина смотрит на меня, и я вижу в ее черных глазах печаль.
Тем временем один из чертей завершает ход, сбрасывая червового валета. Я всматриваюсь и понимаю, что у него в руках скрипка.
Комната опять растворяется, и я оказываюсь в большом зале. Медленно иду мимо столов и всматриваюсь в лица присутствующих. Играет оркестр, и мой взгляд задерживается на скрипаче. Молодой музыкант — один в один как валет на карте.
Я сажусь рядом с черноглазой женщиной. Она с удивлением смотрит на меня, но ничего не говорит. Я тоже молчу и достаю сигарету.
— На этом корабле вроде нельзя курить, — произносит она. Я улыбаюсь и щелкаю зажигалкой.
— Любите магию?
— Твой ход, — говорит черт, и я опять оказываюсь за столом.
Пока я пребывал в прошлом, появилось несколько комбинаций. Черти смотрят на меня и кровожадно ухмыляются.
Перевожу взгляд на карты в руке. Дама все еще печальна, и на ее щеках я замечаю слезы.
— Это все из-за тех денег? — шепчу я, но дама качает головой.
— Ты будешь ходить? — спрашивает черт и косится на дверь.
Я закрываю глаза и беру из колоды карту. Пока везет. Выкладываю комбинацию, и в руках остается только одна девятка. Черти с подозрением смотрят на меня, но продолжают игру.
Пока они ходят, возвращаюсь мыслями на корабль.
Я все еще сижу за столом с червовой дамой. Подходит официант и ставит передо мной стопку с ярко-зеленой жидкостью.
— Ваш абсент, сэр.
— Сможете поджечь? — спрашиваю я.
— Простите, но здесь нельзя. Только на баре, — разводит руками официант.
— Тогда я вынужден вас покинуть, — обращаюсь я к даме.
Черноглазая женщина благодарит меня за приятно проведенное время. Но когда я поднимаюсь из-за стола, что-то случается. Я падаю на пол и вижу, как столы срываются со своих мест. Свет пропадает, и музыка оркестра рассеивается в темноте. Я слышу крики и кричу вместе с остальными. Пытаюсь встать, но каждый раз снова падаю, и кто-то падает на меня. Зал заполняется водой. Я слышу крики о помощи даже в тот момент, когда вода проникает в легкие.
Тем временем ход снова переходит ко мне, и я беру карту. Сейчас даже не нужно жульничать. Осталось доложить червовую десятку к комбинации и сбросить девятку. Прежде, чем завершить игру, я смотрю на даму, а затем перевожу взгляд на чертей.
— Давайте изменим ставки.
Черт ухмыляется и качает головой.
— Уже поздно что-либо менять.
— Дверь остается, — говорю я. — Просто добавьте к моей душе и ее душу тоже.
Я показываю на червовую даму.
— Нет, — отвечает черт. — Душу мы ставили только одну.
Черноглазая женщина, запертая в карте, опускает глаза, и я тяжело вздыхаю:
— Тогда пусть это будет ее душа…
Заканчиваю игру и ловлю на себе взгляд дамы.
— Я возвращаю вам долг…
Песня Стикса
— Посмотри на меня, лодочник. Уверен, ты прекрасно знаешь, что мне сейчас нужно. Все верно. Убраться отсюда прочь! Каким бы сильным ни было течение — это не важно. Шторм даже на руку нам — быстрее доберемся. Слышишь меня, лодочник? В путь!
С неба падал красный снег. Таким он становился на закате. И вслед за ним вода тоже приобретала бордовые оттенки. Волны подхватили нас…
Свежий воздух заполнил легкие, и я поднял голову к небу. Оттуда бил свет, но за ним ничего не было. Я хотел бы знать больше. Но не знал. Так же, как хотел бы увидеть звезды, но не видел их.
Скрип весел и шум ветра.
— Посмотри на это, лодочник! Что стало с нами? Что стало с миром? Большая черепаха держала на спине трех слонов, а они, в свою очередь, Землю. И, судя по всему, им страшно это надоело.
Я услышал гром, а затем меня ослепила яркая вспышка. Ветер стал завывать сильнее. Лодку раскачивало на волнах, но я чувствовал себя на вершине мира. Мне казалось, будто я поднялся в облака, хотя мы шли вниз по течению. Теперь уже не имеет значения, что было раньше. Можно вспоминать смех и слезы, хорошее и плохое. Но река течет дальше. Все ниже и все жарче.
— Лодочник! Ты же точно знаешь дорогу?
Я не слышал пения птиц. Но я и не вслушивался в это пение. Они молчали только для меня. Теперь же я слышу скрип весел. И это — музыка лишь для моих ушей. Поиск предназначения завершился исполнением предназначения.
Я вижу образы. В них все, что совершено при жизни. Они сменяют друг друга, и как слайды бегут один за другим, растворяясь в неизвестности; они исчезают так же легко, как и возникают.
…У нее были густые ресницы, очень красивые глаза и платиновые волосы. Наверное, и душа ее была светлой. К сожалению, о моей душе нельзя сказать того же.
— Лодочник, только не упрекай меня…
Все, что нужно было сказать, не сказано, а то, о чем необходимо было молчать, провозглашено. Теряются слова и смыслы. Остаются только красные строки, абзацы и знаки препинания. Заглавная буква и следующая за ней точка. Экспозиция, завязка, кульминация и конец — в объеме меньшем, чем один пробел. Одна жизнь среди тысяч таких жизней, когда индивидуальное становится общим, однообразным, абсолютно неинтересным и банальным. Вероятно, что-то следовало изменить или не делать вовсе. Но теперь уже точно слишком поздно.
Я не верил в Стикс, но оказалось, что моя вера не имеет значения. Я хотел бы оказаться в другом месте, но меня об этом никто и не спрашивал.
— Лодочник! Хотя нет, не важно…
Я оглянулся, но в этом не оказалось смысла. Лишь пропущенные звонки и оставленные без ответа сообщения. Дела, которые позволяют ощутить себя более или менее нужным, или как минимум не особо бесполезным. Электронный свет. Недокуренные сигареты. И… что-то совсем простое, но при этом невообразимо сложное. Такое светлое и очень страшное…
Просто кто-то в конце концов оказывается в этой лодке, а река мертвых течет только в одном направлении, как, в принципе, и все другие реки.
— Греби быстрее, лодочник, греби!
…И думаешь лишь об одном: чего все-таки стоит тишина перед неизведанным, пара минут спокойствия на смертном одре, глоток Nicotiana tabacum перед казнью… Или шум ветра и скрип весел, которые сопровождают тебя в последний путь.
Огромные хлопья снега осторожно опускались на одежду, на волосы и на лицо лодочника, но он делал вид, что не замечал их и греб дальше, как ни в чем не бывало. Он молчал. За него говорил Стикс.
— Посмотри на меня, перевозчик душ! Ты же знаешь, куда мы идем! Да, мой дорогой Харон, — в Аид…
Кажется, я знаю, чего стоит этот путь. Он стоит того, чтобы жить и однажды влюбиться; стоит первого поцелуя и запаха ее тела; взлета и падения, шума дождя и огромных хлопьев снега, рассвета и заката…
Наверное, скрип весел — не такая уж и высокая цена за это.
Толстый король
Реки обернутся морями, а моря станут океанами. Так глобально по сравнению с человеческой жизнью и так ничтожно по сравнению с вечностью. Наша жизнь — секунда. Наш век не вечен. Он, как и мы, имеет начало и конец. Человеческий взгляд слишком ограничен и не способен вместить в себя все единство вселенной. Будучи песчинкой в пустыне, нельзя сказать наверняка, что есть основная цель, что должно ею быть. Маленькую крупицу песка может поднять ветер и унести так далеко, что сравниться с этим может лишь время ее существования — отрезок от начала до конца. Каждого может подхватить такой ветер. У каждого он свой. Только один конец отрезка — рождение, второй — смерть. Нас может кружить в неистовом потоке: возможно, это будут чувства, возможно — вера. Но существует большая вероятность, что останешься на месте. Быть нетронутым жизнью — подобно смерти. Страшнее лишь осознанное желание этого.
У каждого из нас есть страхи. Можно скрывать их или говорить об этом, но в любом случае страх всегда препятствует движению. Он слишком много весит, чтобы быть подхваченным ветром. Принимая груз страхов, песчинка становится камнем. Ее начало и конец остаются неизменными, но сам отрезок того незначительного времени, что ей дан, окажется пустым.
Представьте, что в конце отрезка сидит очень толстый король: насупившийся, фыркающий от возмущения. В одной руке он держит скипетр с жирными пятнами от пальцев, во второй — куриную ногу; и вот вы оказываетесь в конечной точке своего отрезка, и король с прищуром вглядывается в вас. В это время вы разглядываете его свисающий двойной подбородок, покрытый испариной и нервно дергающийся. Вы наблюдаете, как сильно король сжимает куриную ногу, из-за чего капли жира падают на его до блеска начищенные ботинки.
Король смотрит на вас, а потом низким скрипучим голосом спрашивает:
— А что ты, собственно, можешь мне рассказать?
Вы же молчите. «Какого черта, — думаете вы, — этому жирному уроду от меня надо?!» Но король не унимается. Он, фыркая, медленно встает со своего трона и, переваливаясь с ноги на ногу, подходит так близко, что в нос ударяет запах пота.
— Так что ты можешь мне рассказать? — вновь спрашивает король. — Ты когда-нибудь чувствовал порывы ветра?
Это риторический вопрос. И тебе становится ясно, к чему он клонит.
— А ты когда-нибудь летал в этих порывах? — продолжает король.
Зачем спрашивать, если ответ очевиден…
Вы прожили долгую жизнь. Наверное, даже совершали что-нибудь хорошее. Но достаточно ли вы сделали, или было много того, что делать не стали? И что теперь? На последней ступеньке вашего пути вы говорите со старым и толстым королем, и даже перед ним вам стыдно.
Без попутного ветра дойти до цели сложно, но возможно. Пусть он будет дуть в другую сторону, но если есть движение, то всегда будет шанс; в конечном счете вы окажетесь рядом с этим королем и посмеетесь ему в лицо, расскажете ему о полете, о котором ему и не мечтать.
А если жить без ветра, уповая на судьбу или случай, то останетесь на месте. Тело покроется корой и мхом, а сердце — паутиной. И последнее, что вы сделаете — станете очередным королем, старым и толстым. Каждую секунду, когда вы чего-то ждете, трон, что ожидает вас, становится все более реальным.